Суд времени. Индустриализация

 
Когда  мы  поем,  что  нам  нужна  победа  и что  мы  за  ценой  не  постоим,  мы  знаем,  что  цена  высокая.  Сванидзе,  Млечин  и  их  помощники  рисуют  картину  ужасов  этой платы  за  наши  беспрецедентные  победы. Пусть рисуют.  Не столь обидно, что  отцы  и  деды  платили  высокую   цену за  свои  победы. Невыносимо обидно,  что  в  90-е  мы позволили похитить  у  нас  плоды  этих  побед.
Вернемся  к  индустриализации,  которая  форсировалась  из-за  внешних  угроз,  нарастающих  с  1927 года. Всему  миру  наша  задача  индустриализации  казалась  фантастикой.  И тем не менее, перед  войной  ежегодный  прирост  гражданской  продукции  составлял  14%,  а  ежегодный  прирост  военной  продукции  достигал  39%.  Задача индустриализации была блестяще решена. Никто  в  мире  никогда  не  достигал  таких  совокупных  показателей.  Но  нам говорят, что ценой была  коллективизация  и  «сталинские  репрессии».  Что ж,  поговорим  о  цене.
Суть  “сталинских  репрессий” - это  устранение господства большевистской  элиты, которое  сделалось  неограниченным  по  отношению  к  народу,  и  подчинение  этой  элиты  личной  диктатуре  народного  вождя.
“Элиту,  которая  противостоит  народу, -  доказывал  Макиавелли - надо  устранить  и  заменить  элитой,  представляющей  народ”.  Чтобы  новая  элита  стала  таковой,  нужен  был  институт  типа  римских  трибунов.  Такой  плюралистической  системы  у  большевиков  не  было.  Меры,  которые  предложил  Ленин  в  своих  последних  статьях,  были  только набросками  человека,  сраженного  смертельной  болезнью,  человека,  который  уже  не  мог довести  эти  наброски  до  уровня  стройной  системы.  Значит,  оставался  один  выход -  личная  диктатура,  ставящая  судьбу  страны  в зависимость от честности  и  политической  состоятельности  одного  человека - вождя.   Так  поступали  даже  римляне  в  недобрый  час  войны  с  Ганнибалом.  Такова формула.  Сталин  эту  формулу  знал.
Но  исторические  условия  требовали не  просто  диктатора. Нужен был творец,  новый  Ромул.   Предстояло осуществление  сверху  социально-экономической  революции.   Эта  задача  была  беспрецедентно  сложной,  т.к. предстояло не  заменить  один  класс  другим,  а  прейти к  бесклассовому  обществу,  теоретически  возможному  только  при  прямом  народном  правлении,  механизмов  которого  еще  не  существовало. 
Этот социально-политический скачок,  несущий  в  себе  множество  негативных  аспектов,  сказавшихся  впоследствии,  был  вызван  внешней  угрозой.  Но  эта  угроза,  как  вскоре  стало  очевидным,  была  смертельной.    Когда  нам    говорят,  что  Германия  была  еще  слаба,  Великобритания  и  Франция  нам  не  угрожали  и  не  собирались  вооружать  Польшу,  Румынию,  Финляндию  против  нас,  это  полный  абсурд  и,  скорее  всего,  циничная  и  преднамеренная  ложь.  План  нападения  Европы  на  Советскую  Россию  разработал  и  представил  в  распоряжение  Клемансо  и  компании  один  из  самых  блестящих  германских  генералов - Макс  Гофман  еще  в  1919 году. 
Именно  в  атмосфере  этой  неугасающей  угрозы  партия  выбирала  своего  Фабия  Максима  после  кончины  Ленина  и  остановила  свой  выбор  на  Сталине.
Макиавелли  как будто  предвидел  данную  ситуацию  за  столетия  до  самих  событий.  “Мудрый  учредитель  республики,  - писал  он - всей  душой  стремящийся  не  к  собственному,  но   к  общему  благу,  заботящийся  не  о  своих  наследниках,  но  об  общей  родине,  должен  всячески  стараться  завладеть  единовластием.  И  никогда  ни  один  благоразумный  человек  не  упрекнет  его,  если  ради  упорядочения  царства  или  создания  республики  он  прибегнет  к  каким-нибудь  чрезвычайным  мерам.  Ничего  не  поделаешь:  обвинять  его  будет  содеянное  -  оправдывать  результат;  и  когда  результат,  как   у  Ромула  окажется  добрым,  он  будет  всегда  оправдан.  Ибо  порицать  надо  того,  кто  бывает  жесток,  чтобы  портить,  а  не  того,  кто  бывает  таковым,  желая   исправлять.  Ему  надлежит  быть  очень  рассудительным  и  весьма  доблестным,  дабы  захваченная  им  власть  не  была  унаследована  другим,  ибо,  поскольку  люди  склонны  скорее  ко  злу,  нежели  к  добру,  легко  может  случиться,  что  его  наследник  станет  тщеславно  пользоваться  тем,  чем  сам  он  пользовался  доблестно.  Кроме  того,  хотя  один  человек  способен  создать  определенный  порядок,  порядок  этот  окажется  недолговечным,  если  будет  опираться  на  плечи  одного  единственного  человека.  Гораздо  лучше,  если  он  будет  опираться  на  заботу  многих  граждан  и  если  многим  гражданам  будет  вверено  его  поддержание.  Ибо...   когда  благо  сего  порядка  народом  познано,  он  не  согласится  с  ним  расстаться”.
Как  мы  видим  из  сказанного, большая  опасность  заключалась  в  том,  что  наследники  Ленина  и  Сталина  “станут  тщеславно  пользоваться  тем,  чем  сами  они  пользовались  доблестно”. 
Длительная  самодержавная  форма  правления  не  могла  привести  Россию  к  могуществу III  Рима,  т.к.  секрет  римского  могущества,  раскрытый  Макиавелли,  как  раз  в  постепенном  отказе  от  самодержавия  и  в  переходе  к  республике.  Но  путь  послереволюционной  России  к  республиканскому  правлению,  лежал  через  диктатуру  Ленина - Сталина  при  условии,  что  наследники  вождей  должны  были  начать незамедлительный  отход  от  единовластия,  а  не обрекать  страну на  прозябание  под  властью  “выдающихся  деятелей  современности”.
А  сегодня  наша  проблема не  в  разрушительных результатах работы  революции.  Это  было  проблемой  предшествующих  поколений.   Наша  проблема  в  незавершенности  ее  созидательной  работы.  На  долю    вождей  революции  пришлись  задачи,  которые,  по справедливости,  история  должна  разнести  на  несколько  поколений.
Кроме  двух  социально-политических   задач - смены  элит  и  утверждения  на  роль  основателя  государства  нового  диктатора,  перед  революционной  Россией  стояла  гигантская  социально-экономическая задача  -  преодоление  мелкобуржуазной  крестьянской  отсталости.   К  решению  указанных  трех  задач  свелась  историческая  роль  Сталина  в  предвоенный  период. Не  останавливаясь  на  понимании  этой  роли,  мы  не  поймем  своей  страны,  ее  трудностей,  ее  ошибок.
Правые противились  социально-экономической  революции  сверху.  Троцкисты,  напротив, стремились  форсировать  этот  процесс,  не  заботясь  о  последствиях.  Осторожный  Сталин  сначала  блокировался  с  правыми  и  только  под  давлением  обстоятельств начал  смещать  “линию  партии”  влево.   Внешняя  угроза,  как  уже  сказано,  вынудила  Сталина  форсировать  процесс  социально-экономического  развития  и  пойти  на революционное  решение  политических  задач. 
Мировая  война  не  дала  Сталину  довести  конструктивную  задачу  революции  до  ощутимых всеми социально-экономических  результатов. Он готовился  к  надвигавшейся  войне  и  поэтому  перешагнул  черту,  перед  которой  остановился  Ленин. Сталин экспроприировал  крестьянство  и  расправился  со  вчерашними  соратниками.

Как  это  было  
Съезд  партии - самая  представительная  инстанция  власти  коммунистической  диктатуры,  оставил  Сталина  на  посту  генсека.  И  это  означало  только  одно  -  для  эффективной  коллегиальной  власти  ЦК  партия не была готова  и не была структурно организована. Никто  не  может  сказать, как  бы обернулась для  России  коллективная  власть  ЦК,  находящегося  после  Ленина  в  неустойчивом  равновесии.  Не  могла  ли  она  превратиться в  аналогию  французской  Директории?
Власть  якобинцев   во  Франции  настолько  быстро  была  коррумпирована,  что  комиссары  Конвента  обогащались  путем  арестов людей  с  последующим  их  освобождением  за  деньги. Робеспьер  оказался  беспомощным  перед  разложением  его  собственной  партии,  осуществлявшей  диктатуру.  Сен  Жюст  настаивал  на  установлении  его  личной  диктатуры.  Неподкупный  не  мог  на  это  пойти,  не  мог  поступиться  принципами,  и  этим  подписал  себе  смертный  приговор.  Послав  его  без  суда  на  гильотину,  вчерашние  палачи  и  коррупционеры  объявили  себя  борцами  за  свободу,  и  таковыми  по  сей  день  остались  во  французской  истории.  Но  у  власти  они  не  удержались.  Их  смела  диктатура  Наполеона,  которая  была  востребована  социально-политической  обстановкой.
В  отличие  от  послереволюционной  власти  во  Франции  и  в  России, власть  римской  элиты,  которую  часто  берут  за  образец,  была  уравновешена  институтом  трибунов  и  властью  консулов,  имевших  возможность  управлять  равновесием сил  между плебеями (трибунами) и патрициями (сенатом).  Так  достигалась  знаменитая  устойчивость  и  преемственность  римской  республики,  к  которой  Рим  пришел  не сразу после  свержения  Тарквиниев,  а  в  результате  длительного  политического  развития.
Когда  такое  равновесие  не  предусмотрено  конституцией,  оно  достигается  гигантскими  усилиями  гения  (Наполеона  или  Сталина),  и  устойчивость  сохраняется  только  в  течение  ограниченного  срока,  т.к.  диктатура является  временной  и  ненадежной  конструкцией.  Необходимо  изживать  период  диктатуры  и  стремиться  к  установлению  социально-политического  равновесия.
К  примеру,  власть  финансовой  олигархии  в  странах  западного  мира  уравновешивается  силой  мощных  профсоюзов,  причем  между  профсоюзами  и  олигархией  существует  определенный  блок.  Конгресс  и  президент  США  функционируют  в  этой  равновесной  системе,  и  только  в  годы  потрясений  (великого  кризиса или мировой  войны)  оказывается  востребован  такой  президент  как  Ф.Д. Рузвельт.  В  обычное  время  президентом  может  быть  старик,  мирно  отсыпающийся  в  течение  своего  президентского  срока,  как  Рейган  или  Эйзенхауэр,  или  даже  молодой  плейбой  вроде  Кеннеди  или Клинтона.  Олигархи  могут  тыкать  этим  президентам  и  указывать  им  на  место,  как  это  делал  Яков  Шиф,  или  просто  устранять  неугодных,  как  это  произошло  с  Линкольном,  Кеннеди,  Никсоном,  а  по  некоторым  утверждениям,  и  с  Ф.Д. Рузвельтом.
Большевистская  партия  в  20-х  годах  в  известной  степени  оказалась  в  положении  якобинцев,  теряющих  взаимопонимание  с  народом.  У  нас  нет  данных  о  существенной  коррумпированности  большевиков  в  20-е  годы.  Но  на  лицо  их  неподсудность  на  фоне  бесправия  и  трепета  народа  перед  властью и службой  безопасности  (ЧК,  ГПУ).  От  такого  положения  до  антагонизма  новых  якобинцев  с  народом - один  шаг.  Нужна  была  сила,  подчиняющая   членов  диктаторствующей  партии  государственным  интересам.  Была  нужна  узда  на  правящую  партию.  Та  же  ситуация,  с  которой  столкнулся  Робеспьер.  Пришло  время  личной  диктатуры.
Вот  как  пишет  историк  Ю.В. Емельянов.    “Не  в  последнюю  очередь  выбор  в  пользу  Сталина  был  сделан  потому,  что  он  гораздо  ответственнее  относился  к  работе  и  гораздо  лучше  с  ней  справлялся,  чем  его  оппоненты.  Пока  они  отдыхали  на  курортах  и  писали  статьи  об  искусстве,  он  был  вынужден  заниматься  трудными  вопросами  народного  хозяйства”.
Весь  этот легальный  и  медленный  путь  Сталина  к  вершине  власти,  протекавший  в  идейной  борьбе,  продиктованной  насущными  вопросами  жизни  и  смерти  страны,  никак  нельзя  назвать  интригами. Не  «интриги  Сталина»,  а  личность  Сталина  имела  решающее  значение  в  его  приходе  к  власти.  Это  был  революционный  вождь,  поднявшийся  из  самых  низов  через  полицейские  побои,  гибель  друзей  и  близких,  трусость  слабых,  предательство  нестойких. Это был несгибаемый  человек,  верный избранному  пути,  готовый  проливать  свою,  и  не  только  свою,  кровь.  
 Таков путь воинов - монахов.  Их  миссия  -  приносить  победы своей  стране,  своему  ордену,  своему  вождю.  А  простые  люди  справедливо  хотят,  чтобы  их  просто  считали  людьми.   Им  дали  свободу  от  господ,  но  они  трепетали  перед  освободителями.  Их  надо  было  избавить  от  страха  и  бессилия   перед  властями.  Их надо было,  как  говорил  Ленин,  защитить  от  их  собственного  государства.  Им  надо  было   стать  хозяевами  своей  жизни,  никого  не  обманывая  и  ни  перед  кем  не  унижаясь.   Для  этого  им  был  нужен,  за  неимением  ничего  лучшего,  хотя  бы  честный  диктатор,  выше  всего  на  свете  ставящий  служение  своему  народу.  Вот  почему  концепция  Троцкого  по закрепощению  и  закабалению  наших  людей  во  имя  мировой  революции  была  неприемлемой,  а  диктатура  Сталина,  смыслом  которой  было  установление  равновесия  между  народом  и  большевистской  олигархией,  была  исторически  востребована.    
Сталин  не  опирался  на  штыки  на  пути  к  власти. Власть  ему  вручила партия  ленинского  призыва.  И  только  получив  диктаторскую  власть,  он  совершил  свой  “брюмер”,  который  не  был  переворотом,  а  был  революцией  сверху.  И  все  аспекты  его  политики  в  качестве  диктатора  были  заранее  одобрены  партийными  съездами.
Страна  еще  по  инициативе  Ленина  резко  повернула  вправо.  Гайки  не  только  не  закручивались,  а  были  ослаблены  в  социально-экономическом  плане  настолько,  что  пошли  разговоры  о  реставрации  капитализма,  что  в  определенном  смысле  имело  под  собой  основания.  Люди  могли  перевести  дух.  Вместе  с  хлебом  и  продуктами,  вынутыми  из  тайников,  вместе  со  средствами,  упрятанными  ранее  в  кубышки  и  включенными  теперь  в  оборот, началось  экономическое  оживление.
Но  партия  раскололась,  хотя  как  раз  по  отношению  к  партии  были  серьезно  подкручены  гайки  секретным  решением  Х  съезда  о  запрещении  фракционной  деятельности.  Упрощенно  этот  раскол трактовался  как  борьба  между  левыми  (Троцкий,  Раковский,  Радек,  Пятаков,  Преображенский, Смилга  и  др.)  и  правыми  (Бухарин,  Рыков,  Томский  и  др.)  при  центристской  позиции  Сталина  и  сталинского  большинства  в  партии  и  ЦК.  При  всем  этом  именно  Ленин  нанес  первый  удар  по  позициям  и  престижу  троцкистов  во  время  тяжелой  дискуссии  с  Троцким  между  IX и X  съездами  и  в  результате  последующих  оргвыводов.
Сразу  же  после  смерти  Ленина   хлынул  поток  статей,  посвященный  памяти  покойного  вождя.  Ленинизм  стал  не  только  предметом  в  учебных  заведениях,  но  в  значительной  степени Священным  писанием.  Все  большевистские  лидеры  были  причастны  к  этому  культу  Ленина (в  том  числе  и  Троцкий,  который  до  конца  жизни  восхищался  гением  Ленина,  но  не  нашел  времени  о  Ленине  написать.  Он  все  писал  и  писал  о  своем  обидчике - Сталине). Дальновидный  Сталин  был  в  этом  культе  вождя  заинтересован  больше  всех.  Предпосылки  для  новой  “религии”  сформировались  давно.  На  это  обратил  внимание и Бертран  Рассел,  побывавший  в  России  в  1920 году.
" Большевизм  не  просто  политическая  доктрина,  он  еще  и  религия  со  своими  догмами  и  священными  писаниями...  Надежды,  которыми  вдохновляется  коммунизм,  в  большинстве  своем  столь  же  замечательны,  как  и  надежды,  возбуждаемые  Нагорной  проповедью;  однако  их  придерживаются  с  таким  же  фанатизмом,  и,  похоже,  они  принесут  столь  же  много  зла.  В  глубине  человеческих  инстинктов  прячется  жестокость,  фанатизм  же  -  камуфляж  для  нее.  Фанатики  редко  бывают  подлинно  гуманными  людьми,  и  те,  кто  искренне  страшатся жестокости, не сразу решаются  принять  какое  либо  фанатическое  вероучение”.
Из  сказанного  Расселом  можно  сделать  вывод,  что  не  личная  жестокость  Сталина  наложила  печать  на  этот  суровый  этап  истории  нашей  страны,  а  суровые  законы  революции  и  революционной  идеологии  благословляли  на    беспощадность,  и  горе  было  тому,  из  кого  делали  врага.  Политическая  борьба  в  революционной  России, как  и  в  революционной  Франции, всегда  была  готова  принять  крайние  формы.  Наиболее  прагматичный Сталин  не  был  закоперщиком  этих  правил  игры.  Но  не  его  задачей  было  менять  эти  правила.
“Партия, - писал  Сталин, - должна  руководить  пролетариатом  в  его  борьбе…  она  должна  внести  в  миллионные  массы  неорганизованных  беспартийных  рабочих  дух  дисциплины...  организации  и  устойчивости..  Партия - высшая  форма  классовой  организации  пролетариата”. 
Советское  государство - этот  в  муках  рожденный  и  в  кровавой  борьбе  отстоявший  свое  право  на  существование  гигант,  должно  было  железной  пятой  прокладывать  свой  путь  и  железной  рукой  раздвигать  для  себя  горизонты.  Это  государство  называлось  его  вождями  диктатурой  пролетариата.  Его  мозгом  было  ЦК ВКП(б);  его  нервной  рецепторной  системой  были  партийные  ячейки;  его  зубами  и  когтями  было  НКВД,  в  котором  однозначно  была  реализована  концепция  “ордена  меченосцев”.  Это  было  суровое,  а  порой  свирепое  государство,  зверь,  за  которым  охотились  и  которого  стремились  растерзать  в  зародыше.  Но  оно  было  молодо  и  полно  природных  сил,  после  того  как  переболело  своими  болезнями  и  пролило  немало  своей  крови.  Этот  зверь  знал,    среди  каких  хищников  ему  надо  выжить  и  понимал,  что  времени,  чтобы  окрепнуть  и  обрести  способность  защитить  себя,  ему  отпущено  мало.  Так  наша  страна  представлялась  хозяевам  мира.  Народы  мира  связывали  с  нашей  страной  те  надежды,  о  которых  писал  Бертран  Рассел. 
Троцкисты  считали  НЭП  временным  отступлением.  Бухарин,  ссылаясь  на  Ленина,  утверждал,  что  “НЭП - это  всерьез  и  надолго”  и  предложил формулу: союз  рабочего  класса  и  крестьянства.  Это,  как  утверждает  Стивен  Коэн - американский  исследователь  жизни  и  интеллектуального наследия  Бухарина,  была  формула  построения  социализма  в  отдельно  взятой  стране.  Коэн  также  считает,  что  авторство  этой формулы  можно  смело  приписать  Ленину. 
Бухарин  между  прочим  указал  тогда  еще  на  одну  формулу,  ныне  забытую:  сущностью  капитализма  является  “капиталистическая  собственность”,  а  не  рыночные  отношения.  Еще  конкретнее  и  яснее  высказал  крайне  правую  позицию  в  большевизме,  идеально  пригодную  в  нынешних  условиях, Сокольников. “Морган  и  Стиннес - писал Сокольников - фактически  являются,  один  в  Америке,  другой  в  Германии,  экономическими  диктаторами.  Им  подчинены  прямо  или  косвенно,  все  банки,  железные  дороги,  заводы  и  копи.  Но  это  нисколько  не  значит,  что  они  непосредственно  и  целиком  владеют  всем  этим  добром.  Ничуть  не  бывало!  Они  действительно  владеют  лишь  небольшой  частью  работающего  в  этих  областях  капитала;     они владеют,  выражаясь  стратегическим  языком,  не  всей  территорией,  а  только  “ключами”  к  ней,  они  занимают  “командующие  высоты”  и  обеспечивают  себе  путем  хитроумной  организации  финансирования  и  пр.  полный  “контроль”.  Эта  техника  завоевания  экономической  власти  выработана  магнатами  монополистического  капитала  в  ожесточенной  групповой  борьбе.  В  руках  рабочей  государственной  власти  организационные  изобретения  хитроумных  Одиссеев  капитализма  превращаются  в  орудия  борьбы  за  сохранение  экономической  гегемонии  за  пролетариатом.  Захват  позиций,  обеспечивающих  фактическую  монополию  (хотя  бы  даже  официально  не  провозглашенную)  фактическую  руководящую  роль,  решает  дело.  Нагрузка  пролетарского  государства буржуазной  собственностью  есть  нагрузка  балластом,  которая  мешает  правильной  работе  руля”.
Эта  крайне правая  большевистская  концепция  была  подхвачена  или  заново  открыта  выдающимся  американским  экономистом  Кеннетом  Гелбрейтом  в  его  разработке  принципов  конвергенции  социализма  и  капитализма,  постиндустриального  общества  и  общества  изобилия.  Это  солидное  подтверждение,  если  учесть,  что  Гелбрейт  не  просто  теоретик,  а  практический  экономист,  помогавший  Рузвельту  вывести  США  из  великого  кризиса.  Во  время  гайдаровских  бесчинств  наших  реформаторов  он  заклинал  этих так называемых министров: “Только  не  трогайте  Госплан!”.  Но  наших реформаторов  тогда  не  интересовала  здоровая  российская  экономика.  Их  задачей  было сделать  процесс  крушения  необратимым.
Троцкисты  боролись  с  реформой  Сокольникова  и  с  концепцией  Бухарина.  И в  этой  борьбе  выдающийся  теоретик  Бухарин  оказался  не  на  высоте. Стивен  Коэн был  вынужден  признать,  что  многолетняя  борьба  его  героя с  Преображенским  была  Бухариным  проиграна.  Преображенский  доказывал,  что  НЭП  давал  поразительные  результаты  до  тех  пор,  пока  длился  период  восстановления,  пока  вводились  в  строй  остановленные  предприятия  и  разрушенные  производства.  Тогда  задача  решалась  с  небольшими    капиталовложениями  с  использованием  имеющейся  документации.  Но  как  только  этот  этап  был  пройден  и  потребовалась  новая  документация  и  строительство  новых  предприятий,  возник  жестокий  вопрос  об  источниках  финансирования. 
Преображенский  ответил  прямо: индустриализация  должна  финансироваться  за  счет  сельхозпроизводителя.  Бухарин  назвал  такое решение  военно-феодальной  эксплуатацией  крестьянства. В шуме дискуссий эта  демагогия  сходила Бухарину с  рук,  пока  ее  мишенью  была  концепция  оппозиции.  При  серьезном  прагматичном  рассмотрении  она  обнаруживала  отсутствие  жизненной  концепции  и  политическую  инфантильность  Бухарина,  которая  не  была  секретом  для  партийных  верхов.  От  него  ждали  ответа  по существу  и  дождались:  надо  двигаться  вперед,  не  торопясь,  т.е.  отложить  решение  вопроса  «на  потом».  И  это  тогда,  когда  вся  Европа,  Америка  и  Япония  уже  делили  в  планах  своих  генеральных  штабов  территорию  нашей  страны. 
И  хотя  Сталин  предоставил  Бухарину  возможность  отстоять роль  главного  теоретика  партии,  Бухарин  не  смог  отстоять  свою  правоту,  даже  в  борьбе  с  Преображенским. Вот в  изложении  Коэна одна  из   причин,  по  которой  Сталин  больше  не  мог  придерживаться  политической  линии,  отстаиваемой  Бухариным.
“Критика  левых  была  явно  обоснована  по  ряду  важных  аспектов.  Бухарин  разработал  долгосрочную  программу,  исходя  из  краткосрочных  успехов  промышленности.  Ослепленный  “бурным  экономическим  ростом”  1923 -1926гг,  когда  выпуск  промышленной  продукции  увеличился  в  один  год  на  60%,  а  в  следующий  на  40%,  он  рассчитывал  на  “огромные  перспективы  развертывания  промышленности”.  То,  что  его  стратегия  подразумевала  скорее  восстановление  существующего  оборудования,  чем  создание  нового,  было  очевидным: “Все  искусство  экономической  политики  состоит  в  том,  чтобы  заставить  задвигаться (“мобилизовать”)  факторы  производства,  которые  лежат  под  спудом,  “мертвым  капиталом”.  Хотя  75%  “мертвого  капитала”  промышленности  “задвигалось”  уже  в  1925г.,  до  марта  1926г.  Бухарин  еще  не  высказал  публичного  беспокойства  насчет  изыскания  “добавочного  капитала”.  Он,  по  существу  не  высказывался  по  поводу  умеренного  товарного  голода  в  1925г.  вплоть  до  февраля  1926г.,  когда  он  отмахнулся  от  происходящего,  назвав  его  всего-навсего  “спазмом  нашего  хозяйственного  развития”.  Его  нежелание  взглянуть  в  лицо  необходимости  коренного  и  незамедлительного  развития  промышленности  обнаружилось  также  косвенным  образом”. 
Видя  с  полной  очевидностью,  что  его  союзники - правые  не  могут  конструктивно  ответить  на  простые  и  ясные  доводы  Преображенского,  доводы,  которые  помимо  Преображенского  выдвигала  внешнеполитическая  и  внутриполитическая  обстановка, Сталин  приступил  к  разработке  собственной  концепции,  взяв  за  основу  соображения  Преображенского.  Но  это  отнюдь  не  было  ни  изменой  ленинизму,  ни  переходом  на  позиции  троцкизма.
Концепция  Троцкого была  концепцией  завоевания  мира  революцией,  концепцией  перманентной  мировой  революционной  войны,  с  принесением  России  в  жертву  этой  дерзкой  и  для  того  времени  незрелой  цели. Не  могла  такая  концепция  не  вызвать  неприятия у  Сталина,  который  помнил  секретный  меморандум  Троцкого  о  походе  в  Индию.
Сталин  не  стремился  к  завоевательной  революционной  войне,  но  видел,  что  оборонительной  войны  не  миновать.  Он  не  мог  рисковать  Россией.  Сроки  создания  необходимой  военной  промышленности,  вытекающие  из  концепции  Бухарина,    не  удовлетворяли.  Оставлять  страну  безоружной  в  тех  геополитических  условиях  было  смертельно  опасно.
Сталин  понимал,  что  в  отличие  от  Преображенского  и  Бухарина  ему  предстоит  не  рассуждать,  а  действовать  со  всей  исторической  ответственностью  за  результат.  Он предпочел процесс  индустриализации  сельскохозяйственного  производства  и  высвобождения  рабочих  рук  сделать  управляемым  в  рамках  управления  всеми  народнохозяйственными  процессами.
 Коллективизация  и  индустриализация,  за  которые проклинают  Сталина,  были  связаны  с  муками,  но  это  были  родовые  муки  становления  в  России  современной  социально-экономической  системы. Можно  сослаться  на слова  историка  Эдуарда  Кара,  который  объясняет:  “Приемлемого  решения  аграрной  проблемы  в  России  не  могло  быть  без  повышения  ужасающе  низкой  производительности  труда;  эта  дилемма  будет  мучить  большевиков  много  лет  спустя,  а  ее  нельзя  разрешить  без  введения  современных  машин  и  технологии,  что  в  свою  очередь  невозможно  на  основании  индивидуальных  крестьянских  наделов”.
Сталин  осуществлял  хирургическую  роль  в  этом  освобождении  от  бремени  остатков  общинного  землепользования  и  крепостного  права,  остатков,  тормозивших  переход  России  в  разряд  экономически  развитых  государств.  Но  главная  интеллектуальная  заслуга  Сталина - в  осуществлении  перехода  от  концепции  к  проекту  с  последующей  реализацией  этого  проекта.
Приступая  к  этому  повороту  в  своей  политике,  Сталин,  как всегда,  тщательно  подготовился.  У  него  было  большинство  в  партии,  в  ЦК  и  в  Политбюро.  В  его  руках,  после  разгрома  Бухарина,  были  все  средства  массовой  информации.  Ему  подчинялась  госбезопасность.  Во  главе  вооруженных  сил  стоял  преданный  ему  Ворошилов,  заместителем  которого  был  “специалист”  по  подавлению  крестьянских  восстаний  Тухачевский.
Генсек  хорошо  знал,  на что  идет.  То,  что  пишется  последние  50  лет  о  коллективизации,  грубо  говоря,  неправда.   Крестьянину  вообще,  и  русскому  в  том  числе,  свойственно  жаловаться  и  прибедняться.  Это  его  самозащита.  Не  то  позавидуют,  подожгут,  разорят.  Мы  уже  говорили  о  двойственной  роли  русского  крестьянства - революционной  по  отношению  к  белым  и  контрреволюционной  по  отношению  к  красным.  Но  надо  еще  отметить,  что многочисленные  рассказы о  поголовно  голодающем  крестьянстве в  целом  не  соответствуют  действительности.  Пять  миллиардов      пудов  хлеба - это устойчивое  (с  временными  спадами) производство  зерна  в  России  с  дореволюционных  времен  вплоть  до  коллективизации.  До  революции  20 - 30%  этого  зерна  уходило  на  рынок  в  качестве  товарного  хлеба.  Во  время  гражданской  войны  Россия  потеряла  внешний  рынок.  Все,  что  забирали  у  крестьян,  шло  только  армии  и в  голодающие  города.  Следовательно, в  деревне  оставалось зерно,  а  это  хлеб,  яйца,  мясо.  Деревня  в  целом  не  голодала.  Голодали  бедняки  в  неурожайные  годы.  Но  если  до  революции  на  бедняков  и  середняков  приходилось  2.5 млрд.  пудов  производства  зерна,  то  в  1927г.  на  их  долю  приходилось  4.5. млрд. пудов (при  этом  они  были  освобождены  от тяжелой  арендной  платы  за  землю).  А  это  значит,  что  революция  дала  крестьянству  очень  много. 
Но  шла  война,  и  шла  мобилизация,  и  часть  крестьянской  молодежи  воевала,  а  часть  уклонялась  от  мобилизации.  Уклонившиеся  прятались  в  лесах  и  сбивались  в  банды,  которых  тогда  называли  “зелеными”.  Часть  крестьянской  вооруженной  массы  в  составе  белых,  зеленых  и  даже  красных  формирований,  вступая  в  города  и  села,  участвовала  в  грабежах,  добывая  себе  не  только  еду  и  одежду,  но  и  золото,  которого  лишались  его  прежние  владельцы  -  городские  жители.    С  теми,  кто  эмигрировал,  эти  ценности  утекали  из  России,  усиливая  фактор  ее  обнищания.  А  тем,  кто  возвращался  с награбленными  ценностями  в  деревню, они позволяли купить  скот, инвентарь  и  жить  зажиточно,  вернувшись  к  земледелию.  Так  что  не  всегда кулачество  формировалось  за  счет  крестьянской  смекалки  и  трудолюбия,  как  нам  внушают  противники  коллективизации.  Как  это  у  нас  сегодня,  так  и  в  российской  деревне  20-х  годов,  богатые  люди  частенько  имели  бандитское  прошлое.  Не  зависть,  а  справедливость  требует  внимательнее  относиться  к  происхождению  богатства.
Кто-кто,  а  Сталин  все  это  знал  во  всех  подробностях.  В  Гражданскую половина  скудной  доли  урожая  шла  в  города  по  продразверстке.  Вторая  половина  шла  через  натуральный  неэквивалентный  обмен,  который  разорял  горожан.  “За  хлеб,  за  овес,  за  картошку - писал  Есенин - мужик  залучил  граммофон. Слюнявя  козлиную  ножку, танго  себе  слушает  он. Сжимая  от  прибыли  руки, ругаясь  на  всякий  налог, он  мыслит  до  дури  о  штуке, катающейся  между  ног... Фефела,  кормилец,  касатик, владелец  землей  и  скотом за  пару  измызганных  катек он  даст  себя  высечь  кнутом”. Он  даже  не  стяжатель  этот  русский  крестьянин.  Он  большой  ребенок,  дикарь  в  определенных  ситуациях,  если  почитать  Сейфулину,  Бунина,  Шолохова,  Гуля,  такой  же,  как  французский  крестьянин  в  бальзаковских  “Шуанах”  за  100  лет  до  него.  Интересы  этого  “ласкового  зверя” пришли  в  столкновение  с  интересами  народа,  с  интересами  его  собственных  детей,  которым  в  исторической  перспективе грозило  порабощение  и  истребление  со  стороны  внешних  врагов. Не  победив  этого  зверя,  затаившегося  в  темных  глубинах  нашего  народа,  было  невозможно  спасти  его  от  надвигающейся  гибели. 
Ленин  это  предвидел,  и  за  25  лет  до  описываемых  событий  формулировал  задачу: “Мы  поддерживаем  крестьянское  движение,  поскольку  оно  является  революционно-демократическим.  Мы  готовимся  (сейчас  же,  немедленно  готовимся)  к  борьбе  с  ним,  поскольку  оно  выступит  как  реакционное  противопролетарское”.
Все  ясно.  Давно  все  ясно.  Но  кто,  кто  пойдет  на  этот  шаг,  на  войну  со  своим  собственным  несчастным  народом  во  имя  его  спасения?
Только Сталин,  со  своей  железной  волей  и  стальной  решимостью.  Такой  готов  ответить  своей  жизнью  за  провал  и  не  пойдет  на  попятный.
Так  партия  вверила  судьбу  России Сталину.
Начался  самый  грандиозный  и  ужасный  этап  русской  революции.  У  крестьянина  отняли  землю.  Русский  народ  перенес  это  во  имя  своего  будущего  и  убедился  в правоте вождя в годы победоносной войны и последующих свершений. Но как раз в тот момент, когда народ создал для себя все необходимое для процветания и достойной жизни, все его достижения у него похитили нынешние “реформаторы”.  Так  народ  лишили  его  будущего.
С  капитализмом  в  деревне  было  покончено  в  течение  нескольких  лет.  Троцкий  очень  надеялся,  что  для  этих  мероприятий  его  вызовут  из  Алма-Аты.  Но вместо  этого  он  был  изгнан  из  страны.  А  Сталин    сначала  внес  разброд  в  ряды  троцкистов,  а  потом  использовал  их  для  этой  черной  работы  втемную.  Их  даже  пришлось  урезонивать  статьей  “Головокружение  от  успехов”.
Коллективизация  и политика  раскулачивания проводились  как  крупномасштабная  военно-политическая  операция.  На местах  этой  операцией  руководили  тройки  (секретарь  местной  партийной  организации,  председатель  местного  совета  и  глава  ОГПУ).  Для  поддержки  сельских  коммунистов  было  мобилизовано  25  тысяч  городских  коммунистов.  После  короткого  обучения  они  были  направлены  на  места.  Весной  1930  года  было  мобилизовано  72  тысячи  рабочих  -  партийцев,  а  50  тысяч  солдат  и  младших  офицеров  прошли  специальное  обучение  для  подготовки  к  коллективизации.
Коллективизация изменила  устои  жизни  125-ти  миллионного  сельского  населения. Вместо  2,5 млн.  крестьянских  дворов  теперь  функционировало  250  тысяч  колхозов.
Что  касается  голода тридцатых  годов на  Украине  и  в  Казахстане,  который  подается  как  “сталинское  преступление”,  то  надо  вспомнить,  что  еще  более  страшный  голод  был  из-за  неурожая  1921г.  Голод  каждые  10  лет  всегда  был  проклятием  крестьянской  России  до  тех  пор,  пока  ответственность  за  людей  и их защиту  от  голода  не  взяло  на  себя  советское  государство.  Так  что  и  в  этой  клевете  тоже  все  поставлено  с  ног  на  голову.
 Для  обеспечения  урожая  1934  года  правительство  выделило  семенную  ссуду,  в  том  числе  325  тысяч  тонн  для  Украины.  В  апреле  1933  года  на  Украину  был  послан  Микоян,  где  он  распорядился  выделить  продовольственные  резервы  армии  для  крестьян.  Была  организована  помощь  украинским  колхозам  в  посевной  силами  студентов  и  армии.  С  виновными  строго  разбирались.  Руководитель  украинской  партийной  организации  Косиор  получил  от  Сталина  серьезное  предупреждение: “В  последний  раз  напоминаю  вам,  что  любое  повторение  ошибок  прошлого  года  заставит  Центральный  Комитет  принять  еще  более  решительные  меры...”.
Удивительно  ли,  что  этот  самый  Косиор  был  причастен  к  фальшивке  о  “Сталине - провокаторе,  связанном  с  охранкой”,  на  основании  которой  Тухачевский  должен  был  1  мая  1937  года  арестовать  и  расстрелять  Сталина.  Всем  хороша  была  необъятная  власть  партийных  олигархов.   Живи  и  властвуй  над  терроризированным  народом.  Да  вот  усатый  дядька  в  Кремле  спокойно  жить  не  давал.  Во  все  влезал  и  все  время  требовал.  А  что  он  такого  требовал?  Честно  и  добросовестно  служить  своей  стране,  своему  народу,  делить  его  тяготы  на  пути  к  достижению  великих  целей.
 Партийный  контроль  и  ОГПУ - эти  два  рычага  революционной  диктатуры должны  были  создавать  во  всех  ячейках  общества  атмосферу  железной  дисциплины  и  беспрецедентной  ответственности  за  порученное  дело.  Но,  тем  не  менее,  издержки  коллективизации  должны  были  возмущать  Сталина  не  меньше  нашего. Наши  историки  и  журналисты  не  нашли  ничего  лучшего,  как  возложить  вину  на  самого  Сталина.
Думается,  что  Сталин  сделал  то  же  самое  и  обвинил  в  первую  очередь  себя  самого,  следуя хорошо  ему  известной  логике  равновесия  полномочий  и  ответственности.  Он  был  совестливый  человек,  и,  неспроста  часто спрашивал  свою  дочь: “Живу  ли  я  по  средствам?”.  Ничтожные  не  ведают  тех  мук  совести,  которыми  терзаются  великие.     Вот  как  ответил  на  вопрос  о  Сталине  Серго  Кавтарадзе,  бывший  соратник,  а  затем  противник  Сталина,  осужденный  по  делу  Мдивани,  Думбадзе,  братьев  Окуджава (дяди  и  отца  ныне  покойного  барда): “Когда  мы  познакомились  с  ним,  на  нем  был  ободранный  пиджак  уличного  разносчика  и  разбитые  сапоги.  Многодневная  щетина  на  лице  и  глаза  фанатика.  Но  смешон  он  никогда  не  был.  Мы  работали  в  одной  организации.  Я  знавал  много  революционеров,  но  такого  одержимого  делом,  неприхотливого,  бесчувственного  ко  всему,  что  касалось   лично  его - еды,  развлечений - не  встречал”.  Это  было  сказано  уже  после  смерти  и  развенчания  Сталина,  а,  следовательно,  сказано  непринужденно.
Тот  же  Кавтарадзе  на  вопрос  об  Орджоникидзе  коротко  ответил:  “русский  колонизатор”.  Он  сам  объяснил,  таким  образом,  почему  пострадал  он  и  другие  грузинские  большевики  в  столкновении  со  Сталиным  и  Орджоникидзе.  Все  они  были  людьми  бескорыстными  и  глубоко  принципиальными,  но  их  принципы  пришли  в  беспощадное  столкновение. 
Сознавая  свою  ответственность  за  издержки  коллективизации  и  жестокости,  имевшие  место  при  раскулачивании,  Сталин знал,  что  в  пределах  его  вины  и  ответственности  есть  виновные  и  недобросовестные  исполнители.  Его  не  устраивали  кондиции  партии  и  НКВД.  Ему  предстояло  изменить  эти  кондиции  в  процессе  того  самого “сталинского  террора”,  который  был  продолжением  социально-экономической  революции  сверху,  ее  завершающим  политическим  этапом.



Копируете статью - поставьте ссылку на оригинал!