"Самым гибельным для государства являются обычно не действительные потери, понесенные в битве, но воображаемые потери и упадок боевого духа, лишающий государство даже тех сил, которые оставила ему фортуна." Ш. Монтескье
Французский писатель и историк Морис Дрюон, размышляя над позорным периодом в истории Франции, оказавшейся при наследниках великого короля Филиппа IV на грани гибели, писал: «В трагическую годину История возводит на гребень великих людей, но сами трагедии - дело рук посредственностей. В начале ХIV века Франция была наиболее могущественным, самым густонаселенным, самым жизнедеятельным, самым богатым государством во всем христианском мире.… И уже казалось, что вот-вот для всей Европы настанет Французский век. Как же могло так случиться, что сорок лет спустя, эта самая Франция была разгромлена на полях сражений страной, население которой было в пять раз меньше, что знать ее разбилась на враждующие между собой партии, что горожане взбунтовались, что народ изнемогал под непосильным бременем налогов; что провинции отпадали одна за другой; что шайки наемников отдавали страну на поток и разграбление; что над властями открыто смеялись; что деньги обесценились, что коммерция была парализована и повсюду царила нищета; никто не знал, что принесет ему завтрашний день? Почему же рухнула эта держава? Что так круто изменило ее судьбу? Посредственность! Посредственность ее королей, их глупое тщеславие, их легкомыслие в делах государственных, их неумение окружать себя нужными людьми, их беспечность, их высокомерие, их неспособность вынашивать великие замыслы или хотя бы следовать тем, что были выношены до них. Не случиться ничему великому в области политической, все скоротечно, если не будет людей, чей гений, свойства характера, воля смогут разжечь сплотить и направить энергию народа. Все гибнет, когда во главе государства стоят, сменяя друг друга, скудоумные люди. На обломках величия распадается единство».
Как видим, наша страна во второй половине ХХ столетия оказалась в похожем положении через 40 лет после эпохи Сталина. Ни Маленков, ни Хрущев, ни даже Брежнев не были способны разжечь, сплотить и направить энергию народа. Над ними открыто смеялись. А все, что было положительным в эти годы (жилищное строительство, рывок в системах вооружения, успехи в космосе) было не их успехом, а достижениями кадрового корпуса, оставшегося от великой эпохи. Они не умели окружать себя нужными людьми, не умели вникать в существо вопросов и позволяли сбить себя с толку сомнительным людям, играющим на недостатке их проницательности и на их тщеславии.
Отдельного упоминания заслуживают два лица, обладавшие на своем участке деятельности властью, почти соизмеримой с властью генсека. Оба были важными и серьезными на вид, но недостаточно подготовленными для принятия решений на высшем уровне.
Ошибки одного и множество вопросов, возникших к другому, не позволяют рассматривать их как положительные или серьезные субъекты государственного управления.
Косыгин позволил заморочить себя сначала своему зятю Джермену Гвишиани хрестоматийными историями об американских методах управления (Тейлор, Файоль), которые были, видимо, для него открытиями, вырванными из цельной картины народно-хозяйственных проблем. Затем Джермен привел к тестю своего научного руководителя, который осознанно или неосознанно научно пудрил мозги Алексею Николаевичу, чего тот не должен был допускать. Наконец его, уже засунувшего голову в ловушку, по-родственному подставили под некого харьковского профессора экономики Либермана, нарисовавшего злополучную экономическую «реформу Косыгина», а вскоре после этого уехавшего от греха в США.
Но цену этой разрушительной для экономики СССР реформы предстоит еще в полной мере определить. Она расстроила годами выверенную сталинскую финансовую систему военного времени и открыла доступ к махинациям с конвертацией безналичных денег в наличные. Будучи сами неспособными перевести советский строй (по существу, строй военного времени) на финансовую систему мирного развития, Косыгин и Брежнев втянулись в расставленную ловушку, вслепую поверив «науке», чего никогда бы не сделал Сталин.
За этим последовало разложение имущественных отношений в СССР и полное загнивание правящей верхушки, а в итоге - государственная измена правящей партии своему народу и своей стране.
Этого не случилось бы, будь Косыгин мудрее и осмотрительнее, взявшись исправлять гениальных основоположников, или умей он правильно выбирать советников. Привыкнув к тому, что при Сталине у него все получалось, он забыл, кому он этим был обязан, и взялся за дело, которое не умел делать.
Тем самым он перечеркнул свою положительную роль в нашей истории. Этого не случилось бы, если бы в послесталинском СССР бессрочное всевластие генсеков, оказавшихся во власти безответственных советников, было бы заменено сменяемой и подконтрольной властью народных избранников.
У другого «выдающегося деятеля» послесталинской современности - Андропова как-то вырвалась нелепая фраза: «Мы не знаем страны, в которой живем».
Фраза потому нелепа, что именно Юрию Владимировичу, руководившему полумиллионом людей, чьей работой было иметь информацию обо всем, как раз полагалось знать страну, которой он руководил из-за кулис.
В то же время, фраза - трогательная и, кажется, правдивая. Он не знал, куда вести страну. Всю жизнь пробираться на вершину власти, чтобы признать, что он не знает, что с этой властью делать.
А надо ли нам понимать после этого Андропова? Думается надо, причем, исходя не из его положительной, а из его отрицательной роли в истории. Деятельность Андропова должна быть подвергнута разбирательству серьезной государственной комиссии. Надо знать, сколько и кто поименно являлся оборотнем в службе Андропова, раз ее деятельность оказалась столь неэффективной.
А нынешние политологи, которые уже утомили всех и сами устали, разбирая «ошибки», «заблуждения», «мотивы», «утопии» Сталина и Ленина, не стоят даже того, чтобы останавливаться на разборе их оценок.
Но, к сожалению, даже такие вполне добросовестные и порядочные историки-любители как Николай Стариков легко впадают в заблуждение, пытаясь оценивать Ленина и Сталина.
У Старикова Ленин, конечно, патриот, но он разрушитель. А Сталин - великий строитель государства, который почему-то считал себя учеником разрушителя Ленина. Не сходятся концы с концами.
Наивен и вывод Старикова - все революции антигосударственны и негативны по своей исторической роли.
Это неверно. Государство, как таковое, проходит разные стадии своего развития. Государство в определенных условиях может противостоять стране и народу, составлять угрозу жизни будущего поколения. И такое государство может заслуживать насильственного ниспровержения.
КАК ЭТО БЫЛО
Именно во имя народа и страны Ленин готовил и осуществлял революцию. В этом было его право и долг. Почему? Потому что России может быть и была нужна в это время единоличная власть, как правильно говорит Стариков, но власть царя была для России гибельной.
Даже при его абсолютно авторитарной власти, один человек не может быть правящей силой в государстве. Надо видеть, на какой социальный слой опирается суверен абсолютной власти. А царь опирался на земельного собственника и вчерашнего крепостника.
Даже Столыпину эта правящая клика не позволила расширить социальную базу царской власти и торпедировала его реформы. Этим она сделала неизбежной революцию и ниспровержение царизма.
Власть земельных собственников, деградировавших и превратившихся из доблестного служилого сословия, приносящего под знаменами Суворова, Кутузова и Багратиона славу русскому оружию, в паразитов, в обломовых, ноздревых и чичиковых.
Крестьяне в дореволюционной России составляли 85% населения. Это была отсталая полуграмотная масса, голодающая при неурожаях и выражающая недовольство своим положением голодными бунтами.
А народу противостояла бесполезная и разложившаяся власть помещиков, уже ненужных стране в социально-экономическом плане. Русская литература XIX века клокочет ненавистью к сложившемуся в России порядку вещей. И вот ее обобщенная оценка царской России: «В судах черна неправдой черной и игом рабства клеймена; безбожной лести, лжи тлетворной и лени, тяжкой и позорной, и всякой мерзости полна!».
Вам это ничего не напоминает?
Никчемная власть обломовых и держиморд держалась на шпицрутенах русского царя. Защищали ее только черносотенцы, которые видели в революции угрозу существованию России и к которым восходит мировоззрение иных нынешних патриотов.
Но под руководством Ленина революция была не угрозой, а спасением России. Это понимает и Стариков. Он просто немножко упрощает и торопится создать мировоззренческую позицию для своей партии «Новая великая Россия». Думаю, что торопиться не надо ни с мировоззрением, ни с партией.
Мудрее таких идеологов оказался Александр Григорьевич Лукашенко, когда говорил, что ему до Ленина и до Сталина еще «топать и топать». Еще более это ведомо российскому лидеру. В трагическую годину, оказавшись на гребне, поймешь многое. И дай бог этим двоим честно исполнить свой долг, вынашивая великие замыслы и следуя тем, что были выношены до них.
Этих, как нам представляется, не заморочишь и не запугаешь.
Да неужели, господа критиканы, Ленин и Сталин не понимали утопичности идей Маркса, во всяком случае, утопичности того контекста марксизма, который преподносился народным массам? Ни тот, ни другой не стали бы подобно Хрущеву, который именно в этом контексте понимал марксизм, сообщать дату наступления коммунизма.
Вполне возможно, что они не исключали и гибели советской цивилизации, что почти предрекал Бертран Рассел после приезда в Россию и встречи с Лениным в 1920 году.
Вывод - наши политологи и политические журналисты плохо знают Ленина и Сталина, плохо знают историю своей родины. А вождей надо знать и понимать, как надо знать и понимать Путина и Лукашенко, ибо все четверо - отнюдь не утописты, а люди, взявшие на себя тяжкое бремя той беспощадной реальности, от которой не увернешься.
Мы не критикуем этих людей. И не потому, что считаем их безгрешными, а потому, что «великие в своих делах не властны». Их бессмысленно критиковать, не зная обстоятельств, которые властвуют над ними. О каких тогда утопиях этих людей, не впадая в верхоглядство, здесь можно говорить?
А Ленина и Сталина, надо понимать уже потому, что опыт их великой революции и государственного строительства великой страны был неопровержимо успешным их свершения можно уверенно считать результатом замыслов того и другого вождя.
Попытка осудить их дела, отвергнуть их опыт и скомпрометировать их замыслы закончилась позорным крахом. Не означает ли это, что замыслы и опыт этих людей надо понимать и знать.
Ленин и Сталин были марксистами и коммунистами.
Идеология коммунистов - это ленинская трактовка марксизма, которую многие критиковали как бланкизм, как отклонение от марксизма в сторону Ткачева и Бакунина. И многие люди, называвшие себя марксистами, как внутри страны, так и на Западе, являлись нашими идейными врагами.
Искаженная трактовка ленинской концепции объясняется школярским, книжным восприятием Маркса многими современниками Ленина. То, что роднило Ленина с Ткачевым и Бакуниным, так это привязка к русской почве, на которую Ленин и перенес свое восприятие марксизма. Поэтому и концепция партийной дисциплины сближает ленинское учение о партии с героями «Народной воли». А для любителей парламентской говорильни и безответственной болтовни в прессе, позиция русских коммунистов – это ужасный тоталитаризм.
Ленина критиковали ортодоксальные марксисты, вопреки глубине самого Маркса, у которого главным является диалектический и исторический материализм. И это главное, таким образом, заключается не в догме, а в методе, который в руках Ленина открывал новую эпоху политической истории - эпоху управления массами.
Ленин, формируя идеологию русского марксизма и собирая силы для революционного натиска, брал все лучшее из опыта предшествующего революционного движения, вождей которого Плеханов подвергал уничтожающей критике за непонимание марксистских догм.
Оппоненты Ленина, косясь в сторону Плеханова, как раз и превращали марксизм в догму, вопреки самому Марксу, предостерегавшего своих последователей от этого. Именно окаменевшие марксистские догмы и являются той утопией, которую нынешние школяры так сладострастно критикуют.
А подлинный марксизм вообще не претендует на то, чтобы его превратили в катехизис или шариат. Но, увы, заветы Маркса и гениальная практика Ленина были быстро забыты, что и привело к идеологическому банкротству коммунистической идеологии. Вот почему мы здесь предлагаем изучать дела людей, а не их писания и рассуждения. «Я слово не привык так высоко ценить, - говорит Фауст - деяние всего превыше».
Но процитируем Бертрана Рассела - непосредственного свидетеля нашей победоносной революции и выдающегося философа ХХ столетия.
«Российская революция - одно из величайших героических событий в мировой истории. Ее сравнивают с Французской революцией, но, в действительности, ее значение еще более велико. Она сильнее изменяет повседневную жизнь и структуру общества; она вносит также большие перемены в представления и убеждения людей. Разница между этими двумя революциями иллюстрируется отличием между Марксом и Руссо…
В большевизме сочетаются черты Французской революции и черты ислама времен его расцвета; результатом явилось нечто радикально новое, что можно постичь с помощью упорной и страстной силы воображения… Несомненно, что самое важное в российской революции – это попытка осуществить коммунизм. Я верю, что коммунизм необходим миру, верю также, что героизм России воспламенил человеческие надежды, а это очень важно для достижения коммунизма в будущем. Большевизм, даже если рассматривать его как дерзновенную попытку, без которой конечный успех был бы просто невозможен, все равно заслуживает благодарности и восхищения всей прогрессивной части человечества…
Но хотя я не считаю, что коммунизм можно осуществить уже теперь, распространив большевизм, я все же верю, что большевизм, даже если он и падет, войдет в историю как легенда, будет восприниматься как героическая попытка, без которой не пришел бы будущий успех. Фундаментальная экономическая реконструкция, чреватая весьма глубокими изменениями в образе мыслей и чувств, в философии и искусстве, личных отношениях представляется абсолютно необходимой для того, чтобы материальное производство стало слугой человека, а не его господином. Здесь я на стороне большевиков; политически я критикую их лишь тогда, когда их методы кажутся отступлением от их собственных идеалов. Есть, однако, другой аспект большевизма, от которого я определенно хочу отмежеваться. Большевизм не просто политическая доктрина, он еще и религия со своими догмами и священными писаниями…
Главное, что удалось большевикам, - это зажечь надежду или во всяком случае многократно усилить, донести до широких слоев ту надежду, которая прежде теплилась в сердцах немногих… Надежды, которыми вдохновляется коммунизм, в большинстве своем столь же замечательны, как и надежды, возбужденные нагорной проповедью; однако их придерживаются с таким же фанатизмом, и, похоже, они принесут столь же много зла. В глубине человеческих инстинктов прячется жестокость, фанатизм же – камуфляж для нее. Фанатики редко бывают подлинно гуманными людьми, и те, кто искренне страшится жестокости, не сразу решатся принять какое либо фанатическое вероучение…
Опыт пребывания у власти неизбежно меняет коммунистические теории, и люди, контролирующие мощную государственную машину, вряд ли будут иметь те же взгляды на жизнь, что они имели, когда были в положении преследуемых. И если большевики останутся у власти, есть все основания опасаться, что их коммунизм поизносится. Они же во все большей степени будут напоминать любое азиатское правление, например, наше собственное правление в Индии».
Это писал не абы кто, а член «Комитета 300», один из тех, с кем советовались хозяева мира. Мы процитировали только его великолепные оценки и прогнозы в адрес нашей революции, чтобы противопоставить в сознании современников, которое завалено нагромождениями лжи, иное, хотя отнюдь не солидарное, отношение к нашей революции.
И тем важнее для нас его трактовки исторических судеб. Вот что для Рассела означает коммунизм - это глубокие изменения в образе мыслей и чувств, в философии и искусстве, личных отношениях, которые представляется абсолютно необходимыми для того, чтобы «материальное производство стало слугой человека, а не его господином».
Разве это утопия? Нет, это отнюдь не утопия. Более того, эти глубокие и высоко нравственные изменения и произошли в советское правдивое и честное время. И те люди, которые изучали или просто помнят это время, могут мною сказанное подтвердить.
Слова Бертрана Рассела о том, что для народных масс идеология советского государства воспринималась сакрально, как религия, тоже правда. Ну не тома же «Капитала» предлагать нашим рабочим, крестьянам и трудовой интеллигенции. Вожди апеллировали к парадигме русского народа, к его СОВЕСТИ и вере в правду. А это сакральные аргументы и их надо не осуждать за это, а брать с них пример, раз уж необходимо разжечь, сплотить и направить энергию народа.
Но надо помнить о грозной ответственности, когда встаешь во главе народного движения. В самый страшный круг ада попадают «обманувшие доверившихся».
Мы не стали приводить уничтожающие оценки Бертрана Рассела, даваемые им в этой же книге («Практика и теория большевизма») власть имущим современного ему мира. И то, что мировая финансовая олигархия терпела такие суждения одного из своих советников, мы объясняем тем, что в то же самое время она готовила свою революцию, т.е. экспроприацию индустриального капитала финансовым капиталом.
Чтобы дополнить оценки Бертрана Рассела определенным аспектом русского самосознания, нам придется прибегнуть к цитатам из Н.А. Бердяева, из его книги «Истоки и смысл русского коммунизма».
Мы выберем то, что больше всего относится к самой революции.
«На поверхности русской жизни либерализм как будто начинает играть довольно большую роль, и с ним должно было считаться правительство. Но самый большой парадокс в судьбе России и русской революции в том, что либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году и наиболее верным некоторым исконным русским традициям и русским исканиям универсальной социальной правды, принятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это было определено всем ходом русской истории, но также слабостью у нас духовных творческих сил. Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России. Внутренним моментом в судьбе русского народа».
И вождем русского коммунизма, гением русской революции был Ленин. И в этой связи приведем еще одно высказывание Н.А. Бердяева:
«Ленин потому мог стать вождем революции и реализовать свой давно выработанный план, что он не был типическим русским интеллигентом. В нем черты русского интеллигента - сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он сочетал в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа. В этом оригинальность его физиономии. Ленин был революционер - максималист и государственный человек. Он соединял в себе определенный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Только такие люди успевают и побеждают. Он соединял в себе простоту, прямоту и нигилистический аскетизм с хитростью, почти с коварством. В Ленине не было ничего от революционной богемы, которой он терпеть не мог».
Ну как, похож Ленин на утописта, или на правителя, который не знал страны, в которой он жил?
Мы на этом оставим вопрос о ленинской революции, поскольку мы решили не входить в подробности. Для тех, кого интересуют подробности, кроме известных американских исследователей (например, Стивена Коэна) и наших современных исследователей (например, Юрия Емельянова), мы можем порекомендовать свежее и весьма добросовестное исследование Михаила Антонова, наиболее близкое по духу данной статьи.
Мы никак, тем не менее, не можем поддержать осторожную попытку этого автора осуждать Ленина (мотор и тормоз революции), отдавая, правда неуверенно, предпочтение Сталину. А те места в книге, где он касается моментов слабости духа умирающего Ленина, вызывает скорее ощущение близости к этому почти недосягаемому и непостижимому гению. Понимаешь, в каком аду горела душа вождя, терзаясь между необходимой жестокостью и неприемлемостью этой жестокости.
Сталин получил необъятную власть в 1922 году. В свои 42 года он уже давно научился распоряжаться людьми и ворочать делами, привык к тому, что ему подчинялись и его боялись. Сам он не боялся никого. Его честность, преданность делу и отвага были общеизвестны.
О Сталине десятилетиями пишут и спорят. Но во всем этом мало правды. Настоящая правда в том, что революция была подготовлена Лениным, но начата была отнюдь не им (в связи с попыткой навязать нам руководителей революции извне, например Троцкого). А победоносная революция открывала дорогу исторической реконструкции России, открывала дорогу к ее могуществу.
Такова суть Ленинской революции. И главное открытие Ленина, давшее ключ к победе в гражданской войне и всем сталинским победам, - в его учении о партии нового типа, о народной партии в полном смысле этого слова.
Открытие Ленина было сразу понято молодым Сталиным, тогда же в 1906 году решившим после прочтения ленинской работы «Что делать» безоговорочно встать под знамена вождя.
Сталин до конца своих дней считал себя учеником Ленина. Он, конечно, понимал свою роль в создании советского государства и обретении им могущества сверхдержавы. Но без революции Ленина, без закрепления ее результатов, без политического инструмента в виде партии нового типа Сталин свою миссию выполнить не мог. И, будучи большим человеком, будучи исторической личностью, он приписывать себе чужих заслуг не хотел и просто не мог.
Николай Стариков, осуждающий Ленинскую революцию, должен знать, что революцию совершил и Сталин - свою Сталинскую революцию сверху в конце 20-х - в течение тридцатых годов, создав социально-экономическую и социально-политическую базу той сверхдержавы, которая вошла в историю под именем «СССР».
Есть классическое положение, сформулированное еще Макиавелли: «Если элита противостоит народу, ее надо заменить элитой, преданной народу».
Революция, т.е. замена элиты, противостоящей народу, элитой, преданной народу, может происходить не только снизу (и тогда это кровавая революция), но и сверху (и тогда она менее кровавая).
Но если такая замена элиты своевременно не происходит, страна чахнет и, в конечном итоге, гибнет.
Стариков говорит, что Сталин был очень мягким и добрым человеком. Может быть, таким он и был, когда еще был юным поэтом. Но несчастья - эти повитухи гениев, которые изведали в ранней молодости и Ленин, и Сталин, не делают людей добрее и мягче.
Это был человек со стальной волей, суровый и рациональный человек. «В беседе он был крутым и беспощадным - вспоминал о нем У. Черчилль, - но справедливым и прямым».
Но о том, что, делая свою жуткую работу, он внутренне страдал, говорят его признания в разговоре о коллективизации с тем же Черчиллем. А в разговоре с женой Милована Джиласа Сталин даже расплакался, рассказывая о страданиях воинов Красной армии на пути к победе. Но это уже были признаки старости.
А что касается отношения Старикова к революциям вообще, то это упрощение и уступка предрассудкам нынешнего общества. Но писатель не должен уступать предрассудкам общественного мнения.
«Писатель если он волна, а океан - Россия, не может быть не возмущен, когда возмущена стихия, писатель, если это нерв великого народа», не имеет права при нынешней социально-политической обстановке, отказывать народу в праве на революцию. Он должен проповедовать это право, понимая, конечно, что огромным благом будет именно революция сверху.
Есть классическое различие между революцией и контрреволюцией. И та, и другая означают смену власти одного социального слоя властью другого социального слоя.
Власть, даже единоличная власть, всегда является властью определенного социального слоя. Когда власть меньшинства переходит к большинству - это революция. Когда наоборот, как это было при Ельцине - это контрреволюция.
Когда большевистская элита, погрязшая в кровавых интригах, в силу многих исторических аспектов, оказалась противостоящей нашему народу, Сталин, не дрогнув, пошел на революцию сверху, положив одновременно конец гонением на церковников, дворян, всех бывших, остановив революционный угар, революционную шизофрению и положив своей конституцией конец какому бы то ни было различию в правах граждан.
Это был поворот к русским корням с отказом от химер мировой революции. Вот поэтому наш народ рукоплескал Сталинской революции, что наши СМИ пытались изобразить так, будто Россия в очередной раз «сдурела». На самом деле эти выкрики говорят о раздражительности лжецов, которым перестали верить.
Но даже умные и честные люди считали Сталина палачом ленинской гвардии. Это поверхностное утверждение лишается всякого смысла, если вспомнить, кто пришел на смену тех разложившихся борцов за мировую революцию в нашей стране. Это были сплошь подлинные представители народа - молодые, безгранично честные и преданные стране люди. Это были кадры, которые «решали все».
Но к концу 80-х прогнила и верхушка советской элиты, над которой в народе открыто смеялись. Пока движение, начавшееся в 90-х, было против разложившейся советской бюрократии, мы еще питали надежды на обновление. Но когда оно явно проявило себя, как враждебное народу и стране, этот процесс приобрел в наших глазах четкие очертания контрреволюции и интервенции извне.
Дорогой ценой нам досталось ясное понимание исторического процесса. И об этом необходимо поговорить.
Все дело в единоличной власти сталинских приемников, в их неоправданном единовластии. Сталина оправдывала подготовка к войне, необходимость вести тотальную войну и необходимость послевоенного восстановления. А вот всех последовавших после него правителей от Хрущева до Горбачева, у которых был единственный мотив - комфортно властвовать, история ничем не могла оправдать.
Сталин был единственным среди советских вождей, который твердо знал, что надо сделать в процессе строительства государства. И его первый шаг - ленинский призыв в партию, был первым шагом к возврату на русскую почву.
Это изменение в правящей партии ослабило противников Сталина и усилило роль русской этнической составляющей, что облегчило Сталину поворот политического вектора, ориентированного на мировую революцию к победе социализма в одной стране, т.е. на возрождение Российского государства.
Этот поворот не был безболезненным. Появились обвинения в реакционной политике.
Настоящей революцией была коллективизация, т.е. превращение многомиллионного крестьянства в рабочий класс, лишенный собственности и охваченный железной дисциплинарной практикой.
Осуществлялась эта революция партией нового типа и НКВД (орденом меченосцев). Интеллигенция в своей массе давно превратилась в рабочий класс (в служащих). Пришло время взять под полный контроль и партию. Это было осуществлено по канонам Макиавелли («если элита противостоит народу, ее надо заменить»).
В тридцатых годах именно это было проделано. И все нити управления оказались в одних руках. Тиран? Нет, диктатор, который «всю ответственность, весь труд и бремя взял на себя в отчаянной борьбе и бедное замученное племя, воздвигнув к жизни, вынес на себе».
Диктатор именем народа и во имя народа.
Такая схема создания нового государства, а именно это и было главной заслугой Сталина, соответствует канонам, которые вывел Макиавелли из истории римской республики. А умение воспользоваться великим историческим опытом прямо вытекает из важнейшей составной части марксизма - из исторического материализма.
Макиавелли писал:
«Мудрый учредитель республики, всей душой стремящийся не к собственному, но к общему благу, заботящийся не о своих наследниках, но об общей родине, должен всячески стараться завладеть единовластием. И никогда ни один благоразумный человек не упрекнет его, если ради упорядочения царства или создания республики он прибегнет к каким-нибудь чрезвычайным мерам. Ничего не поделаешь: обвинять его будет содеянное - оправдывать результат; и когда результат, как у Ромула окажется добрым, он будет всегда оправдан. Ибо порицать надо того, кто бывает жесток, чтобы портить, а не того, кто бывает таковым, желая исправлять. Ему надлежит быть очень рассудительным и весьма доблестным, дабы захваченная им власть не была унаследована другим, ибо, поскольку люди склонны скорее ко злу, нежели к добру, легко может случиться, что его наследник станет тщеславно пользоваться тем, чем сам он пользовался доблестно. Кроме того, хотя один человек способен создать определенный порядок, порядок этот окажется недолговечным, если будет опираться на плечи одного единственного человека. Гораздо лучше, если он будет опираться на заботу многих граждан и если многим гражданам будет вверено его поддержание. Ибо... когда благо сего порядка народом познано, он не согласится с ним расстаться».
Макиавелли, живший 500 лет назад, разъясняет нам загадку незадачливых наследников власти великого французского короля Филиппа IV и столь же незадачливых наследников Сталина. Наши послесталинские правители никогда не отказывались от власти добровольно, и таким путем оказались на свалке истории.
Мудрее порядок, введенный китайскими коммунистами. Там правители, просидев у власти с шестидесятилетнего возраста до семидесятилетнего, уступают свой пост следующему правителю.
Судьба СССР их кое-чему научила. У нас, по ныне действующей конституции, получается примерно то же самое, а может быть даже будет немного лучше. Но дать руководителю реализоваться в течение 12 лет, если его правление началось успешно, просто необходимо.
В то же время, секрет римского могущества, раскрытый Макиавелли, состоит как раз в постепенном отказе от самодержавия и в переходе к республике. Но путь послереволюционной России к республиканскому правлению, лежал через диктатуру Ленина-Сталина при условии, что наследники вождей должны были начать незамедлительный отход от единовластия, а не обрекать страну на прозябание под властью «выдающихся деятелей современности».
Вообще-то, Сталин предусмотрел такой переход и принял меры, но четверка деятелей, пришедшая к власти после его смерти, отменила решения съезда, совершив тем самым государственный переворот.
Позднее цепь государственных переворотов совершил Хрущев, и через 10 лет сам был отстранен. Но в государственную систему уже были введены пороки и, прежде всего, была подорвана дисциплинарная практика и вера в нашу правоту.
Кроме того, на самом верху действовали, как много позже нам стало известно, чужие глаза и чужие руки. Мы не ставим задачу расследовать эту сторону вопроса, но нам представляется, что предательство было совершено, уже начиная с политических убийств, к которым, по мнению политологов, причастна четверка сталинских наследников, связанная с закулисой.
К ним через Берию, видимо примыкал Куусинен и стоящий за ним международный отдел ЦК. Ну а дальше эта эстафета передавалась из поколения в поколение, и донесли ее до финиша Горбачев, Ельцин, Яковлев и Калугин.
И нам теперь предстоит разгребать и собирать камни.
Понравилась статья- помести в закладки
Копируете статью - поставьте ссылку на оригинал!
